Люди любят страдать.
Страдание возведено в культ. Ты не можешь называться художником, если ты не страдаешь. Если ты счастлив, ты не имеешь право говорить. Если тебе норм, заткнись и дай высказаться тем, кто страдает.
Страдание все искупает и очищает. Страдать почётно и даже выгодно. На улыбающегося человека смотрят косо — он не видел жизни, не съел пуд соли, не хлебнул горя, не знает почём фунт лиха.
Почему люди так любят страдать? Отчего находят в этом едва ли не большее упоение, чем в погоне за счастьем и удовольствиями?
Чаще других я встречаю следующие мотивы.
Страдать, чтобы жаловаться. А жаловаться, чтобы не решать проблемы, сохраняя пассивность и не предпринимая никаких действий.
Страдать, чтобы жалели. Чтобы обращали внимание. В этом случае страдание — предлог для коммуникации: посмотрите на меня, пожалейте меня, приголубьте. Только страдать надо искусно: картинно и громко, но в то же время сдержанно, чтобы публика — да и сам страдалец — не заподозрили.
Страдать, чтобы критиковать. Критика — более активная форма жалобничества (за редким исключением, например, научной или художественной критики). Критиковать проще, чем строить самим или разрушать то, что построено другими. Критиковать значит высказывать мнение, о котором тебя не спрашивают.
Страдать за чужие грехи, чтобы не думать о своих. Кажется, что принося себя в жертву ради другого или других, мы заодно изгоняем и собственных демонов. Но нет, не изгоняем, а возможно, и плодим.
Страдать, чтобы заслужить священный статус. Например, жертвы кровавого режима или культа. При определённых условиях платить такую цену выгодно и, если правильно разыграть карту, страдание превращается в символический капитал.
Страдать хуйней. Любопытно, как в русском языке эти два слова склеились и образовали мощнейший культурообразующий концептуальный феномен. На мой взгляд, факт такой склейки подчеркивает, что страдание часто не имеет под собой твёрдой почвы. Мы страдаем ради самого страдания. Оно настолько укоренено в наших привычках, что кажется естественным способом времяпрепровождения, чем-то вроде досуга.
Нельзя умолчать и про некоторые конструктивные способы страдать (предыдущие-то сплошь деструктивны). Например, страдать, чтобы пережить негативный опыт и травмы прошлого. Такое страдание помогает избавиться от проблем в настоящем и, в конечном итоге, исцелиться.
Или другой пример: я иногда переслушиваю мрачную музыку, которую любил ещё в школе. Она навевает воспоминания о трудных временах, неприятных моментах, когда я чувствовал себя слабым, обиженным, когда был неуверен в себе, когда мне было больно. Эта рекреационная аутотерапия сродни косметическим процедурам вроде чистки закупоренных пор или прижигания гнойничков. В результате я обычно выхожу посвежевшим и полным сил.
Почему мы предпочитаем жаловаться на жизнь вместо того, чтобы её менять? Жалуемся на государство, на соседей, на общество, на молодое или старое поколение, на погоду, на городские власти, на жён и мужей, на детей, на родителей, на жуликов и ворьё, на богачей и олигархов, на обывателей и интеллигентов, на сосущихся в кафе геев и лесбиянок, на долбоёбов-гомофобов из ток-шоу, на ментов-оборотней, на быдло, на чёрных, на белых, на бога, на судьбу, на хуй в корзине — жалуемся и продолжаем терпеть. Жалуемся и всё глубже зарываемся в кокон равнодушия, малодушия, ненависти ко всему, неспособности что-то изменить, самокопания и пестования собственного бессилия.
Мы жалуемся и стонем, как бурлаки, но не потому что больше не можем. Наоборот, мы хотим ещё и ни в коем случае не желаем, чтобы наше общее страдание подходило к концу.
Если страдание закончится, то чем мы займёмся? На что будем жаловаться, как будем оправдывать лень и пассивность? Как повстаём с диванов и оторвёмся от социальных сетей? Страдание необходимо нам как воздух. Страдание — гигантский куб из замороженного дерьма, к верхушке которого примёрзла крохотная пирамидка Маслоу.
В некоторых странах существует культ успеха, но в России куда сильнее культ страдания. Наши герои — страдальцы и мученики. Жертвы симпатичнее нам, чем мучители. Само собой, это здорово и правильно, только сочувствуя жертвам, мы часто не замечаем, что мучители у них отсутствуют напрочь и жертвы мучают себя сами. Или, переходя из одних рук в другие, жертвы тщательно выбирают себе мучителей под стать. Другими словами, мы страдаем не потому, что нас заставили, а потому что мы сами этого хотим.
Мы впитываем страдание с молоком матери. В семье нас учат страдать любя, в школе и вузе — страдать правильно. Коллеги и начальство показывают нам, как страдать эффективно, а герои книг и кино — как страдать красиво.
Но и это ещё не всё.
Часто мы стараемся сделать всё так, чтобы нам же было хуже. В детстве, когда у меня ныли зубы, намаявшись, я бывало давил на больное место, чтобы разбередить нарыв.
Часто от одних неприятных ситуаций мы идём к другим, ещё более неприятным. Торопимся наделать ошибок, чтобы ничего нельзя было исправить. Мы движемся подсознательно, наощупь — и движемся отнюдь не в сторону исцеления.
Где-то посередине между стремлением к любви (Эрос) и стремлением к смерти (Танатос) лежит стремление к страданию. Оно зашито в саму природу людей.
Люди любят страдать.
Сараев