Пылающий
рассказ
— Я гулять. — Марк обулся и захлопнул дверь. Никто не ответил: мать на кухне готовила, отец смотрел телевизор.
Стоял жаркий июль. Оконный свет растекался по ступеням, как подтаявший кусочек сливочного масла, в лучах суетливо копошилась полуденная пыль. Перешагивая через ступеньку, Марк пошёл с третьего этажа на девятый.
Если не считать сбившегося дыхания, то везде было тихо, как будто целые этажи заснули вместе с обитателями квартир. Двери безмолвствовали. Видавшие виды, деревянные, массивные металлические и обитые стёганым дермантином, они одноглазо и обречённо всматривались в бело-коричневую шашечку площадок.
Марк заглянул на чердак: ага, никого. Вдруг лифт загремел, как будто на соседней ТЭЦ запустился шумный угольный конвейер.
Марк замер и снова прислушался:
— Точно никого.
Стараясь бесшумно закрыть скрипучую, сваренную из стальных прутьев дверь, он пробежал на тёмный чердак, а оттуда нырнул в голубой квадрат неба, ведущий на крышу.
Лето только началось, но уже четвёртый день стояла жара. От разлитого солнца плавился и лип к подошвам гудрон. Пахло резиновой копотью.
Воздух по краям этого солнечного бассейна вился струйками, за которыми мерцали соседние пяти- и девятиэтажки, а за ними поле, пересечённое оврагами. Вдоль тропы, что вела к соседнему району, раскинулись длинные, затянутые стекловатой и обшитые гладким металлом трубы. Ещё дальше — зелень, речка и где-то уже совсем вдали уплывала в небо городская окраина.
Марк сел в тени вентиляционной шахты. Там гудрон был не такой горячий и не пачкал одежду. Если кто-то войдёт, он сразу увидит, а его видно не будет, так что можно тихо укрыться.
— Здравствуй. — прошептал Марк и зажмурился, как будто пытался заглянуть внутрь себя и оттуда, изнутри расслышать ответ.
В небе ни облачка, сплошь ровная синева. Марк закрыл глаза, вдохнул поглубже и отдался этому ощущению: лета, неба и высоты, принадлежащей только ему. Ровный шум дороги таял, мешаясь с птичьим чириканьем и горячим дыханием вентиляционной шахты.
Марк приходил на крышу, чтобы поговорить с богом. То есть, сначала он приходил просто так, от нечего делать, но потом, как будто продолжая обычную игру у себя в голове, он воображал, что приходит говорить с богом. О нём Марку рассказывала бабушка.
Бабушка не была набожной, но на полке серванта, за вечно запертой на ключ дверцей хранила стопку икон. Она изредка перебирала их, чтобы стереть пыль. Одну из икон, с потемневшим латунным окладом в семье Марка считали фамильной реликвией. Иногда бабушка надевала платок и ходила в церковь, чтобы отстоять службу, после чего всегда приходила в хорошем расположении духа, словно с чувством выполненного долга.
Мама с папой к богу относились с равнодушием, как будто их совсем не занимало, есть он на самом деле или нет.
— Ты про какого бога говоришь? — ёрничал папа. — Нет, давай определимся, про христианского или про Будду? — Марк пожимал плечами. — Христиане верят в Иисуса Христа, в Яхве или в Иегову. А у буддистов вообще бога нет, сплошная пустота, нирвана. Есть ещё иудейский бог и мусульманский.
Отцовские определения звучали правдоподобно, но Марк боялся, что начни он распутывать заросли отцовских слов, и не заметит, как заплутает, и дороги назад будет не отыскать.
— Что мне делать, если папа с мамой умрут?
В свои десять Марк понимал: бог — великая тайна. Может, самая главная из тайн. Ему хотелось отыскать его, каким бы тот ни был, и поговорить. Ведь кто ещё кроме создателя по-настоящему понимает его, мальчика, который ни с кем не играет во дворе, а ходит вместо этого на крышу и каждый день, в открытое синее небо задаёт волнующие его одного вопросы:
— Почему иногда бывает так скучно?.. Что будет, если не слушаться родителей и бабушку? Я от этого стану плохим и злым?.. А правда, что вселенная — бесконечная?
Он записывал эти вопросы в тонкую, в клеточку тетрадь, которую никому не показывал. «Если родители увидят тетрадь, — думал Марк, — они точно забеспокоятся и, на всякий случай, запретят смотреть телевизор и играть в комп». Друзьям он тоже её не показывал, потому что друзей у Марка не было.
Вообще-то у Марка были друзья. Вернее, один друг, Сеня. Они познакомились на детской площадке, когда Марк переехал вместе с мамой и папой в микрорайон. Оба подбежали к одной качели, но Марк оказался быстрее и юркнул на сиденье, а Сеня, вместо того, чтобы хорошенько вмазать новенькому, выронил:
— Я Арсений, давай дружить.
— Давай.
— Можно просто Сеня.
— А я Марк. — Марк спрыгнул с качели и уступил место новому другу.
— Как?
— Марк.
— Ага. — Сеня смерил взглядом новенького и в два счёта раскачал качель до полусолнышка. — Хочешь покурить?
Марк замешкался. Вообще-то он никогда не пробовал курить и не сильно хотел, но отказать другу вот так, при первом знакомстве было неловко.
Сеня отвел его за высокий куст шиповника и достал из-за пазухи мягкую пачку, а оттуда сигарету, пахнущую крепко и по-взрослому. Он чиркнул спичкой у самого носа Марка, раскурил и протянул. Марк как мог втянул дым в себя и закашлялся, да так, что едва остановился.
— Давай сюда. — Сеня снисходительно протянул руку, но Марк отпихнул её. Попробовал затянуться ещё раз — стало только хуже, от дыма и кашля слёзы пошли из глаз.
Через минуту Марка стошнило. Потом Сеня ещё два часа выгуливал его во дворе, пряча от прохожих красные глаза. Сигаретный запах они зажевали одной на двоих жвачкой и сочной горькой травой, после чего разошлись по домам.
Учуяв запах, мама наказала Марка вдвойне, ведь он не только провинился, но и не хотел выдавать, кто предложил курево.
С тех пор Марк и Сеня дружили.
На самом деле, Сеня не считал Марка лучшим другом. Один на один они всегда находили, чем заняться, но в компании с остальными дворовыми Сеня смеялся над ним и крутил пальцем у виска. Впрочем, он со всеми себя так вёл, но Марку он нравился. Марк показывал Сене свои книжки, роботов и камни, что собрал в прошлом году на море. А Сеня учил его травить собаку, чтобы потом, чуть не наложив в штаны со страху, удирать от неё на бельевые вешала. Как из проволоки и жгута делать рогатки, где раздобыть спички и подальше от взрослых разжечь костёр. Сеня водил его в тёмные, вечно сырые заброшки и брал купаться на карьер.
Как-то раз Сеня показал ему, где на вываленных среди поля бетонных балках собираются наркоши.
— Лучше туда не ходить. — хмурился Сеня.
— Почему?
— Потому что наркоши — нелюди.
Они повернули к вытоптанному дожелта футбольному полю и пошёл ливень, от которого поле вздулось и посерело, как мокрый песчаный пляж. Перепачкав кеды и не найдя, с кем погонять мяч, мальчишки разбежались по домам.
Когда дождь закончился, установилась сонливая и тягучая июльская жара. Она встала намертво и держалась целую неделю, не отступая даже по ночам. Тогда Марк и придумал себе новое занятие — ходить на крышу. Он залез туда почти случайно, когда из любопытства нажал в лифте на прожжённый окурком 9-й этаж. Высунул голову: никого не было — и на цыпочках вышел на площадку. У лифта за углом темнел чердак. Замок на металлической чердачной решётке был выломан и дверца тихонько скрипела от сквозняка.
Оказавшись наверху, Марк сразу понял, что придёт ещё.
— Потому что крыша ближе всего к небу.
Стоял жаркий июль. Оконный свет растекался по ступеням, как подтаявший кусочек сливочного масла, в лучах суетливо копошилась полуденная пыль. Перешагивая через ступеньку, Марк пошёл с третьего этажа на девятый.
Если не считать сбившегося дыхания, то везде было тихо, как будто целые этажи заснули вместе с обитателями квартир. Двери безмолвствовали. Видавшие виды, деревянные, массивные металлические и обитые стёганым дермантином, они одноглазо и обречённо всматривались в бело-коричневую шашечку площадок.
Марк заглянул на чердак: ага, никого. Вдруг лифт загремел, как будто на соседней ТЭЦ запустился шумный угольный конвейер.
Марк замер и снова прислушался:
— Точно никого.
Стараясь бесшумно закрыть скрипучую, сваренную из стальных прутьев дверь, он пробежал на тёмный чердак, а оттуда нырнул в голубой квадрат неба, ведущий на крышу.
Лето только началось, но уже четвёртый день стояла жара. От разлитого солнца плавился и лип к подошвам гудрон. Пахло резиновой копотью.
Воздух по краям этого солнечного бассейна вился струйками, за которыми мерцали соседние пяти- и девятиэтажки, а за ними поле, пересечённое оврагами. Вдоль тропы, что вела к соседнему району, раскинулись длинные, затянутые стекловатой и обшитые гладким металлом трубы. Ещё дальше — зелень, речка и где-то уже совсем вдали уплывала в небо городская окраина.
Марк сел в тени вентиляционной шахты. Там гудрон был не такой горячий и не пачкал одежду. Если кто-то войдёт, он сразу увидит, а его видно не будет, так что можно тихо укрыться.
— Здравствуй. — прошептал Марк и зажмурился, как будто пытался заглянуть внутрь себя и оттуда, изнутри расслышать ответ.
В небе ни облачка, сплошь ровная синева. Марк закрыл глаза, вдохнул поглубже и отдался этому ощущению: лета, неба и высоты, принадлежащей только ему. Ровный шум дороги таял, мешаясь с птичьим чириканьем и горячим дыханием вентиляционной шахты.
Марк приходил на крышу, чтобы поговорить с богом. То есть, сначала он приходил просто так, от нечего делать, но потом, как будто продолжая обычную игру у себя в голове, он воображал, что приходит говорить с богом. О нём Марку рассказывала бабушка.
Бабушка не была набожной, но на полке серванта, за вечно запертой на ключ дверцей хранила стопку икон. Она изредка перебирала их, чтобы стереть пыль. Одну из икон, с потемневшим латунным окладом в семье Марка считали фамильной реликвией. Иногда бабушка надевала платок и ходила в церковь, чтобы отстоять службу, после чего всегда приходила в хорошем расположении духа, словно с чувством выполненного долга.
Мама с папой к богу относились с равнодушием, как будто их совсем не занимало, есть он на самом деле или нет.
— Ты про какого бога говоришь? — ёрничал папа. — Нет, давай определимся, про христианского или про Будду? — Марк пожимал плечами. — Христиане верят в Иисуса Христа, в Яхве или в Иегову. А у буддистов вообще бога нет, сплошная пустота, нирвана. Есть ещё иудейский бог и мусульманский.
Отцовские определения звучали правдоподобно, но Марк боялся, что начни он распутывать заросли отцовских слов, и не заметит, как заплутает, и дороги назад будет не отыскать.
— Что мне делать, если папа с мамой умрут?
В свои десять Марк понимал: бог — великая тайна. Может, самая главная из тайн. Ему хотелось отыскать его, каким бы тот ни был, и поговорить. Ведь кто ещё кроме создателя по-настоящему понимает его, мальчика, который ни с кем не играет во дворе, а ходит вместо этого на крышу и каждый день, в открытое синее небо задаёт волнующие его одного вопросы:
— Почему иногда бывает так скучно?.. Что будет, если не слушаться родителей и бабушку? Я от этого стану плохим и злым?.. А правда, что вселенная — бесконечная?
Он записывал эти вопросы в тонкую, в клеточку тетрадь, которую никому не показывал. «Если родители увидят тетрадь, — думал Марк, — они точно забеспокоятся и, на всякий случай, запретят смотреть телевизор и играть в комп». Друзьям он тоже её не показывал, потому что друзей у Марка не было.
Вообще-то у Марка были друзья. Вернее, один друг, Сеня. Они познакомились на детской площадке, когда Марк переехал вместе с мамой и папой в микрорайон. Оба подбежали к одной качели, но Марк оказался быстрее и юркнул на сиденье, а Сеня, вместо того, чтобы хорошенько вмазать новенькому, выронил:
— Я Арсений, давай дружить.
— Давай.
— Можно просто Сеня.
— А я Марк. — Марк спрыгнул с качели и уступил место новому другу.
— Как?
— Марк.
— Ага. — Сеня смерил взглядом новенького и в два счёта раскачал качель до полусолнышка. — Хочешь покурить?
Марк замешкался. Вообще-то он никогда не пробовал курить и не сильно хотел, но отказать другу вот так, при первом знакомстве было неловко.
Сеня отвел его за высокий куст шиповника и достал из-за пазухи мягкую пачку, а оттуда сигарету, пахнущую крепко и по-взрослому. Он чиркнул спичкой у самого носа Марка, раскурил и протянул. Марк как мог втянул дым в себя и закашлялся, да так, что едва остановился.
— Давай сюда. — Сеня снисходительно протянул руку, но Марк отпихнул её. Попробовал затянуться ещё раз — стало только хуже, от дыма и кашля слёзы пошли из глаз.
Через минуту Марка стошнило. Потом Сеня ещё два часа выгуливал его во дворе, пряча от прохожих красные глаза. Сигаретный запах они зажевали одной на двоих жвачкой и сочной горькой травой, после чего разошлись по домам.
Учуяв запах, мама наказала Марка вдвойне, ведь он не только провинился, но и не хотел выдавать, кто предложил курево.
С тех пор Марк и Сеня дружили.
На самом деле, Сеня не считал Марка лучшим другом. Один на один они всегда находили, чем заняться, но в компании с остальными дворовыми Сеня смеялся над ним и крутил пальцем у виска. Впрочем, он со всеми себя так вёл, но Марку он нравился. Марк показывал Сене свои книжки, роботов и камни, что собрал в прошлом году на море. А Сеня учил его травить собаку, чтобы потом, чуть не наложив в штаны со страху, удирать от неё на бельевые вешала. Как из проволоки и жгута делать рогатки, где раздобыть спички и подальше от взрослых разжечь костёр. Сеня водил его в тёмные, вечно сырые заброшки и брал купаться на карьер.
Как-то раз Сеня показал ему, где на вываленных среди поля бетонных балках собираются наркоши.
— Лучше туда не ходить. — хмурился Сеня.
— Почему?
— Потому что наркоши — нелюди.
Они повернули к вытоптанному дожелта футбольному полю и пошёл ливень, от которого поле вздулось и посерело, как мокрый песчаный пляж. Перепачкав кеды и не найдя, с кем погонять мяч, мальчишки разбежались по домам.
Когда дождь закончился, установилась сонливая и тягучая июльская жара. Она встала намертво и держалась целую неделю, не отступая даже по ночам. Тогда Марк и придумал себе новое занятие — ходить на крышу. Он залез туда почти случайно, когда из любопытства нажал в лифте на прожжённый окурком 9-й этаж. Высунул голову: никого не было — и на цыпочках вышел на площадку. У лифта за углом темнел чердак. Замок на металлической чердачной решётке был выломан и дверца тихонько скрипела от сквозняка.
Оказавшись наверху, Марк сразу понял, что придёт ещё.
— Потому что крыша ближе всего к небу.
В этот раз Марк присел в тени, упёрся спиной в вентиляционную шахту и закрыл глаза. В безлюдной тишине, с головы до ног обдаваемый жаром полудня, он задремал.
По дороге в тягучую и сладкую воронку сна Марк ощутил, как лёгкий ветерок тихонько потрепал его за край футболки, а на веках отпечаталась яркая вспышка света.
Он открыл глаза: рядом, как и он, прислонившись к шахте спиной, сидело существо. Марк отпрянул, не успев даже вскрикнуть. Он зажмурился, потом открыл глаза и присмотрелся: нет, не показалось.
Формой тела существо походило на взрослого человека, только крупнее раза в полтора. Оно целиком состояло из света: ровного, огненно-белого, похожего на свет электрической лампы.
— Только бог так может. — подумал Марк и испуг стал стремительно отступать.
— Здравствуй. — сказал бог. — Ты звал.
Бог сделал несколько шагов по крыше. Походка у него была неземной, совсем не похожей на то, как шагают все существа в этом мире. Он скользил в воздухе, ни на что не опираясь.
— Да. — выдохнул Марк.
— Хорошо.
От бога исходил ровный и яркий, чуть ослепляющий свет, так что Марк прикрыл лицо ладонью. Абрис его фигуры переливался, отчего сама фигура казалась постоянно ускользающей.
Как назло, все вопросы вылетели у Марка из головы. Он пошарил по карманам: тетради рядом не было, он не выносил её из дома.
«Что если я ничего не скажу и он уйдёт?» — подумал он.
— Не ищи вопросов, — сказал бог, — иначе ответов не найдёшь.
— Как это?
— А так. Пошли.
В воздухе перед богом проступила полоска радуги. Она росла из самой крыши: тонкая, почти прозрачная, с вершиной, потерявшейся в вышине. Своей плывучей походкой бог зашагал к радуге, затем оглянулся, приглашая следовать за ним. Марк не успел сообразить, как радуга притянула его, приняла в себя и понесла вверх.
Поля и крыши, небо и облака — всё растворилось в радужном свете, но скоро и сама радуга пропала.
Марк осмотрелся. Вокруг него в какие-то запредельные дали уходило пространство, залитое ровным золотым светом. Кроме света в нём больше не было ничего. Он поравнялся с богом и тот взял его за руку, чтобы вместе пересечь этот сияющий океан. Только сейчас Марк понял, что с ним происходит что-то необычное, даже сверхъестественное. Ни родители, ни Сеня никогда не поверят ему. Что-то волшебное, как космос, самое важное и чудесное, что только может быть. Если бы кто-то поинтересовался у Марка, верит ли он сам, что с ним однажды заговорит бог — он бы честно сказал, что наверное нет, но всё равно.
Марк набрался смелости и заговорил.
— Ты ведь бог?
— Нет.
— А где бог?
— Везде.
— Как это?
— Сейчас увидишь.
— Но ты — главный?
Марку показалось, что свет по краям огненной фигуры стал переливаться ярче.
— Нет. — сказало огненное существо.
— А кто ты?
— Я — Пылающий.
— Пылающий. — повторил Марк, пытаясь хоть что-то понять. — Почему ты пришёл ко мне?
— Ты просил.
— Неужели только я один просил?
— Нет. Но ты искренне хотел.
Стало темно — кромешный мрак. Марк и Пылающий пролетели ещё какое-то время и остановились. Вскоре сквозь темноту проступили светящиеся точки огоньков. Как будто в огромной комнате без окон и дверей разом включили тысячу лампочек. Не тысячу — миллион.
— Что это за огоньки? — спросил Марк.
— Посмотри сам.
Как оказалось, внутри комнаты Марк мог с лёгкостью парить в пространстве. Он подлетел ближе и увидел, что огоньки на самом деле были пузырями, каждый размером с ноготок. Он поймал рукой один пузырь и заглянул в него. Внутри пузыря плавала фигурка человека.
— Сосредоточься и проникни внутрь.
Марк не до конца понимал, что значит «сосредоточиться», но попробовал и пузырь притянул его к себе так же, как до этого притянула радуга. Едва проникнув внутрь, он тут же вынырнул обратно.
— Какая гадость! — Марка передёрнуло. — Фу! — Он сплюнул, захотелось чем-нибудь запить горечь во рту.
Пузырь, как он потом понял, был его судьбой, а фигуркой в центре был он сам. Внутри пузыря Марк увидел всю свою жизнь, как в кино. Кадр за кадром, но одновременно, весь фильм целиком. Он увидел, как после школы ушёл в армию, как работал на заводе и женился, как переехал. Светлый, солнечный город с фруктами на прилавках и длинными парками почему-то без единого фонаря… Ветхий домик в дачном посёлке… До моря на машине не больше трёх часов езды… Вот жена родила ему первого… вот и второй… В один из солнечных дней жена погибла, автокатастрофа… он остался жив. И вот он сидел на кухне и горьким холодным чаем запивал обжигающую воду из продолговатого бутылочного горлышка. Ещё глоток и во рту полыхнуло так, будто он сунул в него раскалённый утюг. «Так вот какая водка на вкус!» — Марк поперхнулся и пузырь вытолкнул его наружу.
— Это же я!
— Да. — ответил Пылающий.
— Но это не могу быть я. — Марк покачал головой.
— Почему?
— Я тут, с тобой.
— Рассмотри их хорошенько. — сказал Пылающий. — Загляни во все.
Марк позволил пузырям по очереди притягивать и отпускать себя.
В одном из них он ехал в кузове грузовика, с винтовкой в руках и чумазыми солдатами на борту. Он чувствовал, что они ему — роднее братьев, ради них он пожертвует собой и пойдёт на любую беду. Вдруг раздался страшный грохот. Марк вынырнул и проник в другой пузырь.
Там он был сухой старик. Ветхий брючный костюм и отражающая свет ламп проплешина… Стоя за усыпанной меловой пылью кафедрой, он читал социальную психологию на младших курсах Педа. Вечером нехотя плёлся в пустую квартиру, допивал травяной бальзам и засыпал в кресле под бубнёж телевизора. У него был тяжелый диагноз и ему давно никто не звонил. После него дочери по наследству должна была отойти квартира. Ей негде было жить, потому что она развелась с мужем.
— Что это? — спросил он Пылающего.
— Что — это?
— Всё это.
— Это всё — ты.
Судьбы-пузыри мерцали и наплывали, как пена на гребне морской волны. Они тянулись к Марку, словно к своему хозяину.
— Но какая из них — настоящая моя?
— Все они. — ответил Пылающий.
Это не укладывалось в голове. В каждом пузыре он видел себя, и в каждом проживал разные жизни. Он видел то счастливые, то страшные моменты, то замирал с удивлением, то вздрагивал.
— Пылающий, я больше не хочу смотреть на себя. Мне страшно. Я хочу увидеть бога.
— Ты уже его видишь.
— Где он? Это ты? Я? Они? — Марк кивнул в сторону пузырей.
— Все вместе.
— Я не понимаю.
Пылающий взял его за руку. На глазах у Марка пузыри растаяли, их впитала в себя темнота. Они полетели прочь, словно скользя по необъятной, теряющей границы и очертания трубе. Труба извивалась и сворачивалась в кольца, её поверхность была изрыта тоннелями и норами, которые вели в комнаты, наподобие той, в которой они только что побывали. Тоннели, комнаты и переходы нависали по краям трубы гроздьями. Они мерцали, дышали и подмигивали. И не было им ни начала, ни конца, одно сплошное продолжение.
В какой-то момент Марк и Пылающий вылетели из трубы и оказались в распахнутом во все стороны пространстве. Это пространство не имело краёв, его границы терялись и было трудно сказать, из чего оно состоит и состоит ли из чего-то вообще, столь неуловимым было всё вокруг.
Пылающий склонился над Марком, как будто хотел что-то шепнуть ему на ухо. Но вместо слов луч света вышел у него изо рта и проник внутрь мальчика через ушную раковину. Марк почувствовал, как теряет контроль над телом: руки и ноги онемели, стало невыносимо трудно думать и следить за тем, что происходит. Казалось, он рассыпался на мелкие крупинки, словно прибрежный песок, подхваченный штормовым ветром.
В тумане распахнутого во все стороны пространства проступили гряды сверкающих точек. Они бежали волнистой рябью в необъятную даль, отчего у Марка на глазах вспыхнул целый океан золотистого света. «Пузыри» — догадался он. Пузыри подмигивали, извивались и звали Марка к себе. В какой-то момент они стали притягивать его — все разом. Расщеплённый, переставший осознавать себя, он вошёл в каждый из них одновременно, чтобы прожить и увидеть всё, что содержалось у них внутри.
То были пузыри чужих жизней. Марк уже не мог вынырнуть или отвернуться. Ему оставалось лишь обречённо смотреть на брызги радости и мук, наслаждения и боли, скуки и волнения, рождений, смертей и новых рождений, которым не было числа.
Марк видел целые миры. Уже без всякого удивления он понял, что видит не только миры людей.
По дороге в тягучую и сладкую воронку сна Марк ощутил, как лёгкий ветерок тихонько потрепал его за край футболки, а на веках отпечаталась яркая вспышка света.
Он открыл глаза: рядом, как и он, прислонившись к шахте спиной, сидело существо. Марк отпрянул, не успев даже вскрикнуть. Он зажмурился, потом открыл глаза и присмотрелся: нет, не показалось.
Формой тела существо походило на взрослого человека, только крупнее раза в полтора. Оно целиком состояло из света: ровного, огненно-белого, похожего на свет электрической лампы.
— Только бог так может. — подумал Марк и испуг стал стремительно отступать.
— Здравствуй. — сказал бог. — Ты звал.
Бог сделал несколько шагов по крыше. Походка у него была неземной, совсем не похожей на то, как шагают все существа в этом мире. Он скользил в воздухе, ни на что не опираясь.
— Да. — выдохнул Марк.
— Хорошо.
От бога исходил ровный и яркий, чуть ослепляющий свет, так что Марк прикрыл лицо ладонью. Абрис его фигуры переливался, отчего сама фигура казалась постоянно ускользающей.
Как назло, все вопросы вылетели у Марка из головы. Он пошарил по карманам: тетради рядом не было, он не выносил её из дома.
«Что если я ничего не скажу и он уйдёт?» — подумал он.
— Не ищи вопросов, — сказал бог, — иначе ответов не найдёшь.
— Как это?
— А так. Пошли.
В воздухе перед богом проступила полоска радуги. Она росла из самой крыши: тонкая, почти прозрачная, с вершиной, потерявшейся в вышине. Своей плывучей походкой бог зашагал к радуге, затем оглянулся, приглашая следовать за ним. Марк не успел сообразить, как радуга притянула его, приняла в себя и понесла вверх.
Поля и крыши, небо и облака — всё растворилось в радужном свете, но скоро и сама радуга пропала.
Марк осмотрелся. Вокруг него в какие-то запредельные дали уходило пространство, залитое ровным золотым светом. Кроме света в нём больше не было ничего. Он поравнялся с богом и тот взял его за руку, чтобы вместе пересечь этот сияющий океан. Только сейчас Марк понял, что с ним происходит что-то необычное, даже сверхъестественное. Ни родители, ни Сеня никогда не поверят ему. Что-то волшебное, как космос, самое важное и чудесное, что только может быть. Если бы кто-то поинтересовался у Марка, верит ли он сам, что с ним однажды заговорит бог — он бы честно сказал, что наверное нет, но всё равно.
Марк набрался смелости и заговорил.
— Ты ведь бог?
— Нет.
— А где бог?
— Везде.
— Как это?
— Сейчас увидишь.
— Но ты — главный?
Марку показалось, что свет по краям огненной фигуры стал переливаться ярче.
— Нет. — сказало огненное существо.
— А кто ты?
— Я — Пылающий.
— Пылающий. — повторил Марк, пытаясь хоть что-то понять. — Почему ты пришёл ко мне?
— Ты просил.
— Неужели только я один просил?
— Нет. Но ты искренне хотел.
Стало темно — кромешный мрак. Марк и Пылающий пролетели ещё какое-то время и остановились. Вскоре сквозь темноту проступили светящиеся точки огоньков. Как будто в огромной комнате без окон и дверей разом включили тысячу лампочек. Не тысячу — миллион.
— Что это за огоньки? — спросил Марк.
— Посмотри сам.
Как оказалось, внутри комнаты Марк мог с лёгкостью парить в пространстве. Он подлетел ближе и увидел, что огоньки на самом деле были пузырями, каждый размером с ноготок. Он поймал рукой один пузырь и заглянул в него. Внутри пузыря плавала фигурка человека.
— Сосредоточься и проникни внутрь.
Марк не до конца понимал, что значит «сосредоточиться», но попробовал и пузырь притянул его к себе так же, как до этого притянула радуга. Едва проникнув внутрь, он тут же вынырнул обратно.
— Какая гадость! — Марка передёрнуло. — Фу! — Он сплюнул, захотелось чем-нибудь запить горечь во рту.
Пузырь, как он потом понял, был его судьбой, а фигуркой в центре был он сам. Внутри пузыря Марк увидел всю свою жизнь, как в кино. Кадр за кадром, но одновременно, весь фильм целиком. Он увидел, как после школы ушёл в армию, как работал на заводе и женился, как переехал. Светлый, солнечный город с фруктами на прилавках и длинными парками почему-то без единого фонаря… Ветхий домик в дачном посёлке… До моря на машине не больше трёх часов езды… Вот жена родила ему первого… вот и второй… В один из солнечных дней жена погибла, автокатастрофа… он остался жив. И вот он сидел на кухне и горьким холодным чаем запивал обжигающую воду из продолговатого бутылочного горлышка. Ещё глоток и во рту полыхнуло так, будто он сунул в него раскалённый утюг. «Так вот какая водка на вкус!» — Марк поперхнулся и пузырь вытолкнул его наружу.
— Это же я!
— Да. — ответил Пылающий.
— Но это не могу быть я. — Марк покачал головой.
— Почему?
— Я тут, с тобой.
— Рассмотри их хорошенько. — сказал Пылающий. — Загляни во все.
Марк позволил пузырям по очереди притягивать и отпускать себя.
В одном из них он ехал в кузове грузовика, с винтовкой в руках и чумазыми солдатами на борту. Он чувствовал, что они ему — роднее братьев, ради них он пожертвует собой и пойдёт на любую беду. Вдруг раздался страшный грохот. Марк вынырнул и проник в другой пузырь.
Там он был сухой старик. Ветхий брючный костюм и отражающая свет ламп проплешина… Стоя за усыпанной меловой пылью кафедрой, он читал социальную психологию на младших курсах Педа. Вечером нехотя плёлся в пустую квартиру, допивал травяной бальзам и засыпал в кресле под бубнёж телевизора. У него был тяжелый диагноз и ему давно никто не звонил. После него дочери по наследству должна была отойти квартира. Ей негде было жить, потому что она развелась с мужем.
— Что это? — спросил он Пылающего.
— Что — это?
— Всё это.
— Это всё — ты.
Судьбы-пузыри мерцали и наплывали, как пена на гребне морской волны. Они тянулись к Марку, словно к своему хозяину.
— Но какая из них — настоящая моя?
— Все они. — ответил Пылающий.
Это не укладывалось в голове. В каждом пузыре он видел себя, и в каждом проживал разные жизни. Он видел то счастливые, то страшные моменты, то замирал с удивлением, то вздрагивал.
— Пылающий, я больше не хочу смотреть на себя. Мне страшно. Я хочу увидеть бога.
— Ты уже его видишь.
— Где он? Это ты? Я? Они? — Марк кивнул в сторону пузырей.
— Все вместе.
— Я не понимаю.
Пылающий взял его за руку. На глазах у Марка пузыри растаяли, их впитала в себя темнота. Они полетели прочь, словно скользя по необъятной, теряющей границы и очертания трубе. Труба извивалась и сворачивалась в кольца, её поверхность была изрыта тоннелями и норами, которые вели в комнаты, наподобие той, в которой они только что побывали. Тоннели, комнаты и переходы нависали по краям трубы гроздьями. Они мерцали, дышали и подмигивали. И не было им ни начала, ни конца, одно сплошное продолжение.
В какой-то момент Марк и Пылающий вылетели из трубы и оказались в распахнутом во все стороны пространстве. Это пространство не имело краёв, его границы терялись и было трудно сказать, из чего оно состоит и состоит ли из чего-то вообще, столь неуловимым было всё вокруг.
Пылающий склонился над Марком, как будто хотел что-то шепнуть ему на ухо. Но вместо слов луч света вышел у него изо рта и проник внутрь мальчика через ушную раковину. Марк почувствовал, как теряет контроль над телом: руки и ноги онемели, стало невыносимо трудно думать и следить за тем, что происходит. Казалось, он рассыпался на мелкие крупинки, словно прибрежный песок, подхваченный штормовым ветром.
В тумане распахнутого во все стороны пространства проступили гряды сверкающих точек. Они бежали волнистой рябью в необъятную даль, отчего у Марка на глазах вспыхнул целый океан золотистого света. «Пузыри» — догадался он. Пузыри подмигивали, извивались и звали Марка к себе. В какой-то момент они стали притягивать его — все разом. Расщеплённый, переставший осознавать себя, он вошёл в каждый из них одновременно, чтобы прожить и увидеть всё, что содержалось у них внутри.
То были пузыри чужих жизней. Марк уже не мог вынырнуть или отвернуться. Ему оставалось лишь обречённо смотреть на брызги радости и мук, наслаждения и боли, скуки и волнения, рождений, смертей и новых рождений, которым не было числа.
Марк видел целые миры. Уже без всякого удивления он понял, что видит не только миры людей.
Понемногу сознание Марка прояснилось и из распавшихся кусочков снова собралось в одно целое. Когда он очнулся, Пылающий держал его на руках, измученного и без сил.
Тело Пылающего было плотное, осязаемое. «Прямо как человек» — заметил Марк. Вместе с тем от его тела, несмотря на ослепительный свет, не исходило никакого тепла.
— Что с тобой? — спросил он, слыша, как Марк всхлипывает.
— Я больше не хочу. — прошептал Марк. — Я устал. Я хочу назад, домой.
— Ты уже дома.
— Нет, я хочу в свою настоящую жизнь, в свой дом.
— Твой дом всегда с тобой, он в тебе.
— Я хочу назад, к маме с папой.
Пылающий всё понял.
— Не плач. — сказал он. — Я верну тебя назад.
Миры перед глазами у Марка растаяли, как туман под первыми лучами солнца. Пузыри отступили и темнота снова стремительно проглотила их. Марк обнял Пылающего за шею и без сил уткнулся в его упругое плечо. Они возвращались, и уже скоро Пылающий заметил, как Марк перестал дрожать и пошмыгивать носом.
— Пылающий, — едва слышно прошептал Марк. — Я видел бога?
— Да.
Слёзы на глазах у Марка окончательно высохли и он умиротворённо вздохнул.
— Такие, как ты ещё есть?
— Да.
— А почему именно ты?
— Этого я не знаю.
Золотистый свет превратился в сахарно-медовый, а тому на смену пришёл радужный. Он загустел и пролился вниз, образовав дугу. Пылающий посадил на неё Марка и выпустил его из рук. Тот поплыл по радуге, как по реке, а Пылающий остался на месте.
— Ты ещё придёшь? — бросил Марк напоследок.
— Может быть. Если ты захочешь.
Марк не нашёл, что сказать, а только прошептал:
— Пока, Пылающий. — и помахал ему рукой.
— Пока. — Пылающий помахал рукой в ответ и исчез в ослепительной вспышке света.
Марк очнулся на крыше, резко, как вынырнувший из воды поплавок.
— А, испугался! — перед ним стоял Сеня. — Саечку за испуг.
От удара зубы Марка звонко клацнули. Он едва не подпрыгнул на месте: так неожиданно было увидеть ту самую крышу, на которой он сидел когда-то, много пузырей тому назад. Размытая фиолетовыми сумерками, она казалась не вполне реальной, но понемногу он узнал её и наконец с облегчением понял, что вернулся домой.
— Так вот где ты прячешься. — Сеня был на крыше впервые и с непривычки подгибал ноги, боясь, что его снесёт ветром. — Ну ты и жопа, даже лучшему другу не сказал.
У Марка закружилась голова и потемнело в глазах.
— Закурим? — предложил Сеня.
Марка стошнило.
— Салага. — заключил Сеня. — Лан, не ссы, повзрослеешь — привыкнешь.
Марк вернулся домой поздно вечером. Родители так беспокоились за него, что даже не ругали.
— Маричек, где ж ты был? — Мама крепко прижала его к себе и тихонько заплакала, папа молча подлил себе чаю, а бабушка перекрестилась и выпила успокоительного.
В тот вечер Марк слёг с жаром. Мама заглянула к нему перед сном через дверную щёлку: сквозь сон он беззвучно шевелил губами. На следующий день его увезли в больницу.
В кабинете врача мама прослезилась:
— Меня волнует здоровье сына.
— Не волнуйтесь, — сухо ответил врач, — обычное эмоциональное переутомление.
Какое-то время Марк был не в себе. Но выйдя из больницы и посидев дома несколько дней, пошёл на поправку.
Однажды перед сном он обронил что-то про трубы и пузыри.
— Какие трубы? — взволнованно спросила мама. — Какие пузыри?
Марк отвернулся и сделал вид, что уснул. Больше он не вспоминал об этом.
Вскоре начались дожди и остаток лета пролетел за ними куцо и быстро. Каникулы закончились и Марк пошёл в школу. Он больше не ходил на крышу и не вёл тетрадь. Скоро он совсем позабыл о той странной встрече и стал жить как другие ребята.
Изредка Марк вспоминал о том, что произошло на крыше, но чем дальше, тем больше случившееся казалось ему наваждением, чем-то вроде миража. Со временем он отыскивал всё более убедительные аргументы в пользу того, что ничего на самом деле и не видел, а все те пузыри только приснились ему, пока он дремал, изнурённый жарой.
Марк Андреев прожил долгую и счастливую, но вполне обычную жизнь. Он умер от рака, оставив после себя квартиру дочери. Ей негде было жить, потому что она развелась с мужем.
Когда пришла пора уходить из этого мира, Марк снова увидел Пылающего.
Его глаза округлились, дыхание сбилось, давление подскочило.
— Я… — Марк едва заметно качал головой из стороны в сторону. — Я не хочу. Пожалуйста. — Он едва мог шевелить губами. Со стороны могло показаться, что его тело беззвучно содрогается в тишине больничной палаты. — Не хочу! Пожалуйста!
По стене поползли шероховатые чёрные пятна. Они двигались и росли, завихряясь и образовывая воронку, в центре которой ревела грозная и голодная тьма.
Пылающий не двигаясь парил где-то на краю этой воронки. Его тело так же, как и много лет назад, сияло золотисто-белым ровным электрическим светом, переливаясь по краям, но лучи от его фигуры были уже не в силах совладать с темнотой, поглащавшей предсумеречный свет палаты. Ещё мгновение Пылающий побыл на краю воронки, а потом исчез в ослепительной вспышке, и Марка проглотила тьма.
Тело Пылающего было плотное, осязаемое. «Прямо как человек» — заметил Марк. Вместе с тем от его тела, несмотря на ослепительный свет, не исходило никакого тепла.
— Что с тобой? — спросил он, слыша, как Марк всхлипывает.
— Я больше не хочу. — прошептал Марк. — Я устал. Я хочу назад, домой.
— Ты уже дома.
— Нет, я хочу в свою настоящую жизнь, в свой дом.
— Твой дом всегда с тобой, он в тебе.
— Я хочу назад, к маме с папой.
Пылающий всё понял.
— Не плач. — сказал он. — Я верну тебя назад.
Миры перед глазами у Марка растаяли, как туман под первыми лучами солнца. Пузыри отступили и темнота снова стремительно проглотила их. Марк обнял Пылающего за шею и без сил уткнулся в его упругое плечо. Они возвращались, и уже скоро Пылающий заметил, как Марк перестал дрожать и пошмыгивать носом.
— Пылающий, — едва слышно прошептал Марк. — Я видел бога?
— Да.
Слёзы на глазах у Марка окончательно высохли и он умиротворённо вздохнул.
— Такие, как ты ещё есть?
— Да.
— А почему именно ты?
— Этого я не знаю.
Золотистый свет превратился в сахарно-медовый, а тому на смену пришёл радужный. Он загустел и пролился вниз, образовав дугу. Пылающий посадил на неё Марка и выпустил его из рук. Тот поплыл по радуге, как по реке, а Пылающий остался на месте.
— Ты ещё придёшь? — бросил Марк напоследок.
— Может быть. Если ты захочешь.
Марк не нашёл, что сказать, а только прошептал:
— Пока, Пылающий. — и помахал ему рукой.
— Пока. — Пылающий помахал рукой в ответ и исчез в ослепительной вспышке света.
* * *
Марк очнулся на крыше, резко, как вынырнувший из воды поплавок.
— А, испугался! — перед ним стоял Сеня. — Саечку за испуг.
От удара зубы Марка звонко клацнули. Он едва не подпрыгнул на месте: так неожиданно было увидеть ту самую крышу, на которой он сидел когда-то, много пузырей тому назад. Размытая фиолетовыми сумерками, она казалась не вполне реальной, но понемногу он узнал её и наконец с облегчением понял, что вернулся домой.
— Так вот где ты прячешься. — Сеня был на крыше впервые и с непривычки подгибал ноги, боясь, что его снесёт ветром. — Ну ты и жопа, даже лучшему другу не сказал.
У Марка закружилась голова и потемнело в глазах.
— Закурим? — предложил Сеня.
Марка стошнило.
— Салага. — заключил Сеня. — Лан, не ссы, повзрослеешь — привыкнешь.
Марк вернулся домой поздно вечером. Родители так беспокоились за него, что даже не ругали.
— Маричек, где ж ты был? — Мама крепко прижала его к себе и тихонько заплакала, папа молча подлил себе чаю, а бабушка перекрестилась и выпила успокоительного.
В тот вечер Марк слёг с жаром. Мама заглянула к нему перед сном через дверную щёлку: сквозь сон он беззвучно шевелил губами. На следующий день его увезли в больницу.
В кабинете врача мама прослезилась:
— Меня волнует здоровье сына.
— Не волнуйтесь, — сухо ответил врач, — обычное эмоциональное переутомление.
Какое-то время Марк был не в себе. Но выйдя из больницы и посидев дома несколько дней, пошёл на поправку.
Однажды перед сном он обронил что-то про трубы и пузыри.
— Какие трубы? — взволнованно спросила мама. — Какие пузыри?
Марк отвернулся и сделал вид, что уснул. Больше он не вспоминал об этом.
Вскоре начались дожди и остаток лета пролетел за ними куцо и быстро. Каникулы закончились и Марк пошёл в школу. Он больше не ходил на крышу и не вёл тетрадь. Скоро он совсем позабыл о той странной встрече и стал жить как другие ребята.
Изредка Марк вспоминал о том, что произошло на крыше, но чем дальше, тем больше случившееся казалось ему наваждением, чем-то вроде миража. Со временем он отыскивал всё более убедительные аргументы в пользу того, что ничего на самом деле и не видел, а все те пузыри только приснились ему, пока он дремал, изнурённый жарой.
Марк Андреев прожил долгую и счастливую, но вполне обычную жизнь. Он умер от рака, оставив после себя квартиру дочери. Ей негде было жить, потому что она развелась с мужем.
Когда пришла пора уходить из этого мира, Марк снова увидел Пылающего.
Его глаза округлились, дыхание сбилось, давление подскочило.
— Я… — Марк едва заметно качал головой из стороны в сторону. — Я не хочу. Пожалуйста. — Он едва мог шевелить губами. Со стороны могло показаться, что его тело беззвучно содрогается в тишине больничной палаты. — Не хочу! Пожалуйста!
По стене поползли шероховатые чёрные пятна. Они двигались и росли, завихряясь и образовывая воронку, в центре которой ревела грозная и голодная тьма.
Пылающий не двигаясь парил где-то на краю этой воронки. Его тело так же, как и много лет назад, сияло золотисто-белым ровным электрическим светом, переливаясь по краям, но лучи от его фигуры были уже не в силах совладать с темнотой, поглащавшей предсумеречный свет палаты. Ещё мгновение Пылающий побыл на краю воронки, а потом исчез в ослепительной вспышке, и Марка проглотила тьма.
2021 г.
«Говорит бессознательное»
Телеграм-канал о творческой и небогемной жизни писателя. Говорю про большие идеи (чужие) и скромные озарения (свои).